Фуражка

   Шел конец апреля 1945 года. Ранним утром 5 ударная армия, под командованием генерала Берзарина, форсирует реку Шпрее и штурмует Берлин. Но атака захлебывается, так и не начавшись. Берлин ощетинился миллионами стволов, покрылся тысячами мин. Каждое здание было превращено в неприступную крепость-цитадель. На улицах, площадях и проспектах были сооружены баррикады, завалы и пикеты. На перекрёстках стояли танки и пушки.  Город горел, взрывался и отстреливался с яростью обреченного. Немцы поставили под ружьё всех и детей, и стариков.

    После высадки, войска Берзарина схода уперлись в хорошо укрепленную цитадель в трёх кварталах от набережной, которую обойти или взять штурмом не получилось. Огромное здание, построенное в имперском стиле с колоннами и со стенами метровой толщины, ещё недавно было Берлинским управлением полиции. Из всех его окон, бойниц и проломов, по нашим велся массированный огонь из всех видов оружия. Полицаи были некудышными стрелками, но их было много и стреляли они неперставая, не жалея ни себя, не патронов, не снарядов. Вся площадь перед цитаделью была покрыта телами убитых и раненых. Развернутый прямо в церкви полевой госпиталь  не успевал принимать раненых, которых, со смертельным риском для своей жизни, вытаскивали санитары с площади. Под сводами старинного здания слышались стоны раненых, визг пил, команды врачей, многократно усиленные прекрасной акустикой. На входе стояла хрупкая девушка-медсестра и неожиданно зычным голосом распределяла нескончаемый поток раненых по отделениям: этого в "руки" неси, этого в "головы", а этого в похоронную команду - ему уже врач не нужен! И никаких лишних эмоций, работа – есть работа, за время войны она насмотрелась всего.

    Но самая большая опасность для наших войск была в том, что из-за цитадели, по навесной траектории очень точно по нам стреляла немецкая гаубица, убивая и калеча солдат, разбивая пушки и пулеметы, загоняя их обратно в укрытия. Каждая попытка организовать атаку пересекалась прицельным гаубичным огнем! Наша пехота с большим трудом, но всё же выбила противника с двух сторон цитадели, а до гаубицы добраться так и не смогла. Парадокс – единственное орудие сдерживало организованный натиск целой армии!

Сразу на нескольких улицах, ведущих на площадь, прибывшие артдивизионы вместе с саперными ротами, начали срочно сооружать брустверы из обломков домов, но как только вручную выкатывали на позицию пушку, то тут же получали прямое попадание крупнокалиберным снарядом. Кто-то корректирует огонь у нас в тылу! Сотни бойцов побежали по крышам и чердакам искать шпиона. Но находили только заплаканных женщин с малолетними детьми. Вот тащат неведомо откуда взявшегося фельдфебеля полевой жандармерии. В бывшей булочной несколько оперов из СМЕРШа начинают допрашивать его с пристрастием, пожилой немец, со страха, впал в ступор и ничего сказать не мог. Отчаянные ребята из разведроты в стальных нагрудниках, одетых поверх ватников с оторванными рукавами, в очередной раз безуспешно пытаются прорваться в цитадель, но потеряв трёх бойцов отходят назад. Расположившиеся на крышах снайпера отстреливали немецких пулеметчиков, но на плотность огня это влияло слабо, на место убитого сразу вставал другой!

   А наши свежие силы всё высаживались и высаживались на берег. Для переправы через реку в ход шло всё, что можно было найти в разгромленном войной городе. Передовые части отправились штурмовать столицу Рейха на катерах и прогулочных яхтах, подошедшие за ними стрелковые полки переправлялись на речных трамвайчиках, кто подошел позже хватали лодки и баркасы. Одиночный пулеметный расчёт, форсировал реку гордо восседая на огромной дубовой двери и загребая саперными лопатками. Но были и такие, кто не боялся замочить ноги. Штурмовой инженерно-саперный батальон, подбежав к реке, быстро покидал в носилки взрывчатку и оружие,  строем зашел в воду, и поплыл на немецкую сторону, держа носилки над головами! А это, без малого, 500 человек! Им ждать некогда, нужно срочно подорвать цитадель и открыть дорогу для наступления. В двух километрах ниже, понтонно-мостовой батальон наводил временную переправу и ремонтировал взорванный вчера мост. На нашем берегу сгружал рельсы и шпалы железнодорожный батальон, укомплектованный исключительно женщинами. Нужно уложить новый путь и срочно переправить на другой берег несколько танковых армий. Но пехота не стала ждать, эта война надоела всем, пора её заканчивать, и сама рвалась в бой!

А на другом берегу дороги дальше уже не было. Огромная масса войск скопилась на набережной и в близлежащих кварталах, даже не вступая в бой! Дошло до того, что с барж некуда было сгрузить пушки и танки, всё было заполнено людьми. Танки пытались стрелять с воды, не получилось - танк на дырявой барже - это не боевой корабль! Круизный пароход, наскоро переделанный в плавучий госпиталь, не смог подойти к причалу, швартовался к другой барже. Бойцы прыгали в воду и добирались до берега вплавь. Навстречу, из города, уже потянулся поток раненых. Всё смешалось, командиры стали терять своих подчинённых, солдаты терять свои подразделения.

Наблюдавший за ходом высадки, с другого берега Шпрее, генерал Берзарин про себя выругался. Десять тысяч бойцов против одной гаубицы! Эх, нам бы сюда пушку и побольше! Выбить немецкую гаубицу, а там штурмовики подорвут цитадель и дорога открыта! Но своя артиллерия безнадёжно отстала. Берзарин хотел первым захватить Рейхстаг, поэтому не стал ждать, пока подтянутся обозы. Теперь он горько жалел об этом решении. Никто не ожидал, что немцы сделают из Берлина хорошо защищённый город-крепость!

Вдруг, невдалеке, через пару домов, со страшным грохотом выстрелила пушка. Берзарин не поверил своим ушам. Это что, само провидение? Махнув рукой адъютанту, он быстро пошел на звук выстрела. В соседнем квартале на небольшой площади между разбитых домов, на позиции стояла огромная дальнобойная пушка. Орудийная прислуга деловито, без суеты и подавала огромные, выше человеческого роста снаряды. Заряжающие, орудуя гигантским банником, досылали его в ствол. Наводчик наводил орудие и по взмаху командира стрелял. После выстрела звонил полевой телефон, корректировщик огня с того берега сообщал новые координаты, командир производил баллистические расчеты, давал команду наводчику, и всё повторялось сначала. Все работали с четкостью хорошо смазанного механизма. Как будто это не война, а учебные стрельбы! 

   На приход командарма Берзарина, вопреки Уставу, никто не среагировал. Все выполняли свою работу не обращая на него внимания. Генералу это не понравилось. Громким окриком он подозвал к себе командира орудия. Командир, не торопясь сначала дал наводчику новые данные для стрельбы, и только потом подошел к генералу. Представился. Гвардии сержант Мальцев, Иван Никифорович. Сержант по возрасту был старше генерала. В старой потертой фуражке и зарубками на козырьке, седой как лунь, но с пышными казацкими усами и внимательным, сосредоточенным взглядом интеллигента. Генерал хотел сначала обругать сержанта за нерасторопность, но взглянув на него осёкся. На выгоревшей гимнастерке красовались ордена Славы всех трёх степеней и два ордена Боевого Красного Знамени! По наградам он заслуженней генерала будет. Да, этот человек знает свое дело, и никого не боится.

   Дело в том, что эта пушка Берзарину не подчинялась. Это была артиллерия Резерва Верховного Главнокомандующего, ей распоряжался лично товарищ Сталин, и приказать сержанту Мальцеву генерал-полковник Берзарин никак не мог. А помощь сержанта была ему сейчас очень нужна. Генерал решил действовать лаской и хитростью. Дядя Ваня - обратился он к сержанту - нужно подсобить. В пятом квадрате немецкая гаубица косит моих людей, с ней надо, что-то делать. А добраться до неё сможешь только ты! Поможешь? Сержант выслушал просьбу генерала, но твёрдо ответил: я видел работу немецкой гаубицы, но имею личный приказ маршала Жукова стрелять только по Рейхсканцелярии. Отменить приказ Жукова ни сержант, не сам Берзарин не имели права. Разговор с сержантом получался не простой. Генерал решил действовать пряником. Дядя Ваня, нужен всего один выстрел. Только один! Дай моим людям прорваться вперёд, а потом долби свою канцелярию дальше. Сержант посмотрел на генерала серьезным взглядом и ответил: ладно, но только один выстрел, разрешите выполнять? Берзарин спохватился, дядь-Вань, если попадешь - тебе Героя, а твоим гвардейцам по Красной звезде! А если промахнешься, то, генерал запнулся и тихо добавил, пойдешь под трибунал. Сержант слегка ухмыльнулся - я никогда не промахиваюсь, не имею такой привычки.

Подойдя у орудию, Иван Никифорович сел на снарядный ящик, взял в руки карту и задумался. О чем думал этот простой русский солдат? Может вспоминал пропавшую в эвакуации красавицу-жену. Или дочек, одну воевавшую радисткой, вторую - служившую медсестрой в полевом госпитале. Или родную шахту на Донбассе, где работал до войны горным мастером. Свой уютный шахтерский городок с терриконами и абрикосами. Бездонное украинское небо, запах цветов в степи. Цветущую вишню в саду. Свой хутор, где в голоштанном детстве гонял прутиком гусей. Ласковую маму, строгого отца - бравого казака. Братьев и сестер, которых раскидало по огромной стране. Старенькую бабушку, которая угощала вкусными яблоками.

   Может вспоминал как помирал к окопах Первой мировой. Как сам генерал Брусилов вручал ему Орден святого Георгия, который теперь не прячась он носил на гимнастерке вместе с советскими орденами. Барона Врангеля в Крыму, от которого с большим трудом ушел к красным. Бои на Кубани с белогвардейцами, и Ростовский госпиталь, где лежал с обморожением. Ногу, спасибо докторам, спасли, только мерзнет всегда, но это терпимо.

   Или думал о том, что сейчас делать? За долгие годы войны гвардии сержант Мальцев сделал из своего орудия тысячи выстрелов, но всегда он стрелял только по вражеской территории. А эта задача была совсем не простая, нужно было попасть в колодец из домов, окруженный с двух сторон нашими войсками. Ошибка в 20 метров и десяток похоронок отправится на Родину, преумножая число вдов и сирот. Трибунал его не пугал, совесть - вот самый суровый трибунал! И грозного Жукова он не боялся. Он сам не простит себе промах. Никогда! Сложный выстрел, возможно, самый сложный выстрел в жизни.

Берзарин стоял рядом, молча наблюдал и не вмешивался. От исхода этого выстрела зависела и его судьба. Вдруг Мальцев встал, отложил в сторону карту, жестом согнал наводчика с места и сам сел за прицел. С минуту он сидел закрыв глаза и производя в уме расчёты, потом скомандовал - заряжай! Прислуга с готовностью подхватила снаряд, и положила его на орудийное ложе. Заряжающие дослали его и закрыли замок ствола. Пушка к стрельбе готова, осталось только прицелится. Сержант развернул фуражку козырьком назад и прильнул к прицелу. Что он там увидел одному Богу известно, кругом стены домов и небо. Координаты цели даны авиаразведкой несколько часов назад, наземная разведка добраться до цели не смогла. Да и немцы - опытные вояки, всё утро стрелять с одной позиции не будут! Уже, наверно, раз десять её поменяли. Вот и стреляй неизвестно куда! А кругом свои. Много своих, тысячи! Сложный выбор. Никому не пожелал бы столкнуться с таким выбором.

   Сержант отодвинулся от прицела и посмотрел на небо, на ползущие медленно облака, на начинавшее палить весеннее солнце. Развернул фуражку снова вперёд и надвинул козырёк на самые глаза. Задумался. Берзарин терпеливо ждет.  Адъютант хотел что-то сказать, но генерал жестом прогнал его прочь с огневой позиции. А сержант тем временем загибал пальцы, что-то перечисляя в уме. Снова развернул фуражку назад. Опять закрыл глаза, казалось, даже заснул. Ещё пару раз повернул свою фуражку вперёд-назад, посмотрел в прицел, на небо, развернул карту, подумал. Время идёт, наши войска стоят, а выстрела всё нет. Берзарин не выдержал и тихо спросил у солдата из орудийной прислуги: «зачем он свою фуражку, вертит туда-сюда, она у него что - волшебная?». «Да, ответил шепотом солдат, мы её так и зовем - шапка-невидимка! Он как развернет её назад, то исчезает для нас – словно туда, к цели переносится, как бы парит над ней. Его когда ранило, то он в бреду все про свою фуражку вспоминал. Наводчику завещал, заговоренная, говорил, она у него. Он когда стреляет, всегда её одевает, даже зимой в любой мороз. Бабка-ворожея заколдовала». Боевой генерал Берзарин много всяких баек на войне слышал, но такую впервые. Посмеявшись в душе над дремучестью солдата, продолжил терпеливо ждать.

   Мальцев вдруг резко встал, снял фуражку и заложив руки за спину, медленно обошел орудие сначала три раза по часовой стрелке, затем три раза обратно. «А это тоже какой-то ритуал» - снова спросил Берзарин. «Да, он так всегда делает, но обычно один-два раза. Но раз ходить вокруг начал, значит все готово, товарищ генерал, сейчас будем стрелять!». И точно, сержант уселся на место наводчика. «Приготовиться к стрельбе, по местам стоять!» Защурив один глаз, прильнул на мгновение к прицелу, быстро развернул ствол орудия в нужную сторону, задрал его повыше, и тихо -  Огонь! Раздался оглушительный грохот, многократно усиленный эхом окружающих домов и 150 килограмм смерти полетели в сторону врага! Все произошло настолько неожиданно, что Берзарин даже рот не успел открыть, чтобы выровнять давление, за что и получил временную глухоту. А скучавший адъютант - легкую контузию. Мальцев не любил штабников. Осталось ждать результатов.

   Контуженый адъютант побежал в штаб узнавать. А Мальцев приказал сворачиваться и менять позицию. Берзарин не услышал команду менять позицию и громко, как все оглушенные, спросил Мальцева что он делает. Сержант ответил - сейчас по нам начнут стрелять, немцы потерю гаубицы не простят! И точно, как только тягач оттащил пушку с позиции на неё обрушился шквальный огонь, немцы стреляли из всего, что могло до нас достать! Крайне удивлённый самоуверенностью сержанта, генерал спросил – ты что, попал? С одного выстрела? Такого не бывает! Бывает, товарищ генерал – ответил Мальцев – я никогда не промахиваюсь! Что за мистика, подумал генерал, сначала эта пушка из ниоткуда, потом шапки-невидимки, бабки-ворожеи, сержант летающий над целью…Тут пробежал возбуждённый адъютант, издалека размахивая руками – попал, попал! Берзарин с чувством пожал сержанту руку и обнял – спасибо дядя Ваня. Если это твоих рук дело – то считай себя Героем!

   Хоть с передовой и доложили, что немецкая гаубица уничтожена, но у генерала ещё оставались сомнения. Не было такого, что бы так стреляли, с закрытой позиции, с первого раза и в цель! Он тихо, чтобы Мальцев не слышал, приказал адъютанту выставить охрану на том месте где стояла гаубица – хотел лично посмотреть. А сержанту сказал – не хочешь посмотреть на результат своей стрельбы? Мальцев ответил – никак нет! На что там смотреть, одна воронка осталась. И мне нужно выполнять приказ Жукова – обстреливать Рейхсканцелярию! Потом когда Берзарин и офицеры его штаба с удивлением осматривали место, где находилась немецкая гаубица они нашли только большую воронку и груду покорёженного железа!

   Генеральское слово – закон. Поэтому орудийную команду Орденом Красной Звезды Берзарин наградил своим приказом. А вот Героя даёт уже сам Верховный, а представление подписывает Командующий фронтом маршал Жуков. Нужно идти к Жукову и всё объяснять. Маршал был крут и за то, что пушка после трёх выстрелов снялась с позиции по головке не погладит. Но делать нечего, генерал написал представление и отправился в штаб фронта. Маршал прочитал бумагу и согласился – я давно знаю Мальцева, уже давно пора ему Героя давать. А, вы, товарищ генерал, если ещё раз снимите орудие мое с позиции, я вас лично отдам под трибунал! Берзарин, чтобы сгладить назревавший конфликт рассказал Жукову про шапку-невидимку. Маршал с интересом выслушал и от души посмеялся – вот как он целится! А я всё никак не пойму. Ходит-бродит, потом сядет, наведёт, бах – и попал!

   На банкете по случаю капитуляции Германии, Жуков рассказал этот случай Сталину. Верховный тоже удивился, посмеялся и захотел познакомиться с легендарным сержантом лично. «Заодно и Звезду Героя ему вручу, Вы не будете возражать, товарищ Жуков?» - с характерным кавказским акцентом спросил Сталин. «Когда будете его ко мне приглашать, попросите, чтобы он захватил свою знаменитую фуражку».

   В конце августа пришел на сержанта приказ: явиться в Кремль для награждения. Мальцев ухмыльнулся в усы - не обманул Берзарин, добился своего. Настоящий мужик! Орудийную команда уже давно наградили, один он остался.

   В новой, специально пошитой по случаю награждения парадной форме, гвардии старший сержант Мальцев прибыл в Кремль. На тожественный прием в Колонном зале собралось множество офицеров, генералов и адмиралов. Но в основном летчики, моряки, танкисты и пехотинцы. Артеллеристов не было. Да и Мальцев, был единственным сержантом среди офицеров, поэтому он скромно, но с достоинством стоял в стороне и с интересом рассматривал знаменитых героев. Здесь были летчики Покрышкин и Кожедуб, подводник Маринеску, танкист Катуков и многие другие. Вдруг в зал вошел маршал Жуков и после общего приветствия неожиданно подошел к Мальцеву. Рад Вас приветствовать, Иван Никифорович - сказал маршал пожимая руку - а где ваша фуражка? Вот она, сказал опешивший Мальцев, вынимая фуражку из-за спины. Вот её и оденьте, а новую - долой, и шепотом, сам Верховный просил.

   После вручения был праздничный ужин. Сталин, в парадном мундире Генералиссимуса Советского Союза, решил сам пройтись и поговорить с награжденными офицерами в неформальной обстановке. Дошла очередь и до нашего героя. Мальцев, в свойственной ему манере, спокойно представился, назвав себя по имени-отчеству. Сталин спросил - а это и есть та, самая фуражка? Можно я ее посмотрю? Мальцев снял фуражку с головы и протянул её Сталину. Верховный повертел её в руках. Всегда вникавший в тонкости Сталин спросил: а это что за зарубки на козырьке? Стоявший рядом маршал артиллерии Неделин, хотел ответить сам, но Сталин остановил его, "подождите, товарищ Неделин, такой сержант может сам за себя постоять!" Мальцев объяснил, что в школе командиров орудий так советовали делать - как только танк помещается между этих зарубок, значит вышел на дистанцию прямого выстрела, можно стрелять. А зачем вы фуражку назад переворачивали? Так козырёк в окуляр прицела упирается, смотреть не удобно - пояснил Мальцев. А вокруг пушки зачем ходите - неунимался Сталин. Я, товарищ генералиссимус, до войны горным мастером работал, в шахте рассиживаться некогда, вот и привык думать на ходу. Сталин с явным интересом выслушал рассказ сержанта и повернувшись к Жукову сказал - видите, всему есть простое объяснение - и улыбнувшись добавил - но ваш рассказ, товарищ Жуков, мне нравится больше!

Теги: Война | подвиг